1 августа 2011 г. в праздник Святого Преподобного Серафима Саровского состоялось открытие святого источника близ села Лысые горы Тамбовской области. Сей святой источник известен еще с дореволюционных времен, возле него подвизался подвижник благочестия прозорливец и старец дедушка Паня, живший в селе Лысые горы и скончавшийся около 1909 г. По благословлению духовника Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла схиархимандрита о. Илия (Ноздрина) силами Войсковой Православной Миссии святой источник отреставрирован и освящен в честь Святых Царственных Страстотерпцев. Многое усердие и труды в святом деле возрождения православной святыни понесли заместитель начальника Войсковой Православной Миссии Юрий Николаевич Савинков и представитель Войсковой Православной Миссии по г. Тамбову Олег Николаевич Сорокин. Деятельность Войсковой Православной Миссии складывается из малых конкретных дел, направленных на укрепление Православия, духовно - нравственного возрождения Русского народа. Одним из таких малых дел и стало восстановление святого Царского источника.
Из книги Сергея Александровича Нилуса "На берегу Божьей реки" часть первая:
Степан да Марья. - Дедушка. - Паня
Сегодня приехали в Оптину на богомолье и зашли к нам
простецы-паломники из Тамбовской губернии, Степан да Марья. Степан уже
давний нам приятель, деревенский маляр и кровельщик из села Лысые Горы
Тамбовского уезда, а Марью мы видим в-первый раз; она соседка Степану,
из соседней с ним деревни. Оба они духовные дети одного близкого нам по
духу священника Тамбовской епархии, отца Василия Тигрова, почитателя
наших старцев и Оптиной пустыни.
Вот рабы-то Божий, дети Христовы! Вот она, святая великая Русь!
Рассказывал мне сегодня за чаем Степан про некоего старца из
таких же, как он сам, простецов, про дедушку Паню, к которому он
относился, как к старцу. Дедушка Паня подвизался у них на селе, в
келийке, построенной ему на задворках простецами-почитателями с
благословения местного священника, отца Василия Тигрова, который, по
кончине дедушки Пани, и брошюрку о его праведном житии составил.
Рассказывает мне Степан про своего дедушку Паню, а спутница его, Марья,
слушает его речи и плачет от умиления над его рассказом. Гляжу я на них,
и в моем сердце закипают слезы: как это среди почти поголовного
деревенского растления хранит Господь Церковь Свою Святую, да так
хранит, что и врата адовы одолеть ее не могут!..
- Ты, стало быть, близок был к дедушке? - спросил я Степана.
- Как же! - ответил он. - Он у меня на руках и помер. А было
это так: пришел я к нему, стучусь... Нет ответа. Постучался еще,
постоял, прислушался: кто-то шевелится, стало быть, дома дедушка. Что
же, думаю, он мне не отворяет? уж не случилось ли с ним чего? Бывало,
идешь к нему, а он тебя на крыльце встречает, а нынче стучу, и нет от
него привета. Постоял это я, постоял около его двери, да и отошел со
скорбью: видно, прогневил чем-нибудь, думаю, дедушку. На другой или на
третий день после того был я в церкви и там встретил дедушку Паню.
Отошла обедня; пошли мы с ним к нему мимо погоста я и спрашиваю:
- Как же это ты меня, дедушка, вчерась не принял? А я ведь к тебе из переплета книги твои приносил.
- Эх, - вздохнул дедушка Паня и взглянул на погост, - если бы ты
знал все. Степа, что в миру деется и что мир ждет, то моря б слез не
хватило всего оплакать!
А мне и невдомек, к чему это он говорит. Смотрю на него, а
глаза-то у него красные, красные, точно он всю ночь напролет
проплакал... Кто ж его знает: может он про свое-то слезное море и
говорил?
- Плохо мне, - говорит, - Степа, неможется что-то, ах как неможется!
Дошли до его келийки. Сдал я ему книжки его и между ними Патерик
Печерскнн, - большая такая книга. В келпике, кроме нас с ним был еще и
его племянник. Прилег старец, а меня от себя не отпускает.
- Посиди, побудь со мною. Степа! Ох, тяжко мне! Тяжко умирать грешнику, трудно!
- Дедушка, - говорю, - не причастить ли тебя, не пособороватьли?
- И то, - говорит, - добежи, деточка, до батюшки! .
Привел я батюшку; причастили и пособоровали дедушку. Как будто, полегче ему стало. Досидел я у него до ночи.
- Сведите, - говорит он нам с племянником, - сведите меня на двор!
Свели.
- Ах, - говорит, - как хороши на небе звездочки! Как горят-то!
Свечки Божьи горят, службу Богу справляют! А в каком послушании-то!
Вернулись мы с ним в келью. Он не захотел ложиться. Посидел немного и говорит:
- Дайте мне еще разок взглянуть на звездочки! Свели опять. Когда
вернулись, он спросил Серафимовой воды*. Выпил стакан и присел на лавку
под образами. Видит племянник, что пободрел дедушка и спрашивает.
______________________
* Из источника преподобного Серафима Саровского.
______________________
- А кому, дедушка, ты Патерик отказываешь?
- Степану, - ответил дедушка. Сказал, посмотрел пристально на
иконы, перекрестился, опустил на грудь головку и кончился. Тронули его, а
он уж мертвый.
- Кончился дедушка, - говорит племянник, - давай его класть под святые.
- Нет, - говорю, - надо людей скликать: кто ж нам поверит, что он помер, когда, вишь, сидит?
Сбегли к соседям. Прибежал народ; видит - сидит дедушка Паня, только головку на грудь склонил.
- Да он жив! - говорят.
Слышим, - плачет кто-то, шибко плачет. Смотрим, у ног дедушкиных
бьется - плачет монашка, что келью ему построила, обливает ноги его
горючими слезами.
- Прости, - плачет она, - что я на тебя соблазнилась: думала я,
ведь, что ты здоров, как тебя соборовали (а она тут в тот час была),
нешто такие-то здоровые, думала я, помирают? А ты, вон и мертвый-то
сидишь как живой!
- Так-то вот и отошел в Царство Небесное праведник наш дедушка
Паня, - закончил свой рассказ Степан; сам говорит, а сам плачет; слушает
его Марья, и тоже слезы так и текут у нее ручьями по раскрасневшимся от
душевного волнения ланитам.
- О чем, - спрашиваю, - Маша, плачет?
- Больно жить хорошо на свете, - отвечает, - да речи такие слушать!
А в Марьиной семье она с детьми сама - четверта да муж, да
деверь со снохою - эти бездетны - живут друг с другом так, что, по
выражению Степана, "и в Библии за редкость". А отец "мужьев" в монастырь
ушел и там теперь мантийным монахом и ктитором.
- Уж утешаюсь же я, на жизнь их глядя, - восторгается Степан. -
истинно утешаюсь! Ни у кого я такого согласия не видал. Ты посуди сам,
какая между ими любовь-то! - Пристанут к Марье ее детишки: "Мамка, исть
(есть) дай!" - А ей некогда, потому что у них со снохой дела наперебой
идут, кто скорее за себя и за другую сделает. Потолкутся, потолкутся
ребятки около мамки, видят, что ей не до них, и бегут к тетке, а матери
кричат:
- Ну коли так, так мы к хресной - к снохе, то есть, к материнской; а та уж тут как тут и всех, ровно мать родная, оделяет.
- И мужья-то ихние, - продолжал восторгаться Степа - такие же:
младший без старшего никуда, ни ногой. Зато и живут же! Дом полная чаша,
а народу круг них сколько кормится! Вот рабы-то Божий.
|