Историк и музеевед, Виталий Двораковский работал во Всероссийском музее декоративно-прикладного искусства, расположенном в особняке, когда-то принадлежавшем А.И.Остерману-Толстому и его предкам. Этот дворец так и назывался – дом графа Остермана.   Поэтому в поле его научных исследований попали бывшие хозяева дома – Остерманы, в том числе и генерал.   Автор многих статей по данной теме Виталий уже бывал в селе Красном и поведал молодому батюшке об истории храма и села.

  «Родовым гнездом графов Остерманов считался Сапожковский уезд. Здесь было два села, переходивших от поколения к поколению. Село Красный Угол считалось майоратным: его наследовал только старший сын в роду. От Андрея Ивановича село перешло к Федору Андреевичу Остерману (1723-1804).

Однако владельцам больше нравилось село Красное. Оно располагалось на несколько верст ближе к уездному городу, рядом протекала речка, да и по размерам и числу жителей всегда было крупнее Красного Угла. Потому прежде всего в Красном Федор Остерман затевает строительство каменной церкви, которая была освящена в 1761 г. во имя Пресвятой Троицы. Первое захоронение в склепе при церкви появилось через двадцать лет, когда умерла Марфа Ивановна, мать Федора. В трапезной части храма освятили престол во имя святителя Андрея, архиепископа Критского, и преподобной Марфы.

Видимо, именно в то время семейство Остерманов решило устроить в склепе Троицкого храма родовую усыпальницу. С тех пор село Красное становится заповедным имением Остерманов. Его ни при каких обстоятельствах нельзя было ни продать, ни заложить. Оно навсегда закреплялось за этим графским   родом.

В 1804 г. здесь похоронили Федора Остермана, в 1811 — его брата, канцлера Ивана Остермана, а в 1902 — князя Мстислава Валериановича Голицына графа Остермана» [1] .

Зимой 2003 года Виталий Двораковский и отец Георгий прикрепили к стене храма памятную доску с именами покоящихся там Остерманов. Тогда же они внимательно осмотрели склеп, за долгие годы превратившийся в склад различной хозяйственной утвари и стройматериалов, и обнаружили пять (!) следов захоронений.

С тех пор минуло более пяти лет, многое открылось, появились косвенные признаки захоронения генерала в селе Красном. Но только косвенные. Большие надежды в плане подтверждения этих данных возлагались на российские архивы. В Военно-историческом   архиве есть сведения о боевом пути Остермана-Толстого, т.е. только до 1813 года. В Государственном архиве Рязанской области подтвердили   лишь факт захоронения в фамильном склепе Фёдора Андреевича Остермана, сославшись на запись в метрической книге Троицкой церкви от 20 ноября 1804 года: «Его Сиятельство Граф Фёдор Андреевич Остерман умре в Москве того ж месяца десятого дня, а тело по Указу привезено в сей приход и здесь предано земле под церковью».  

Наиболее существенной оказалась помощь Историко-архивного департамента МИД России. Его сотрудники выявили в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) несколько дел о транспортировке останков генерала. Так, в «Алфавитах» (перечне) Департамента внутренних дел МИД за 1857 год (АВПРИ, ф. II Департамент, оп.917, д.11) упоминается дело «О провозе тела генерала от инфантерии Остермана-Толстого», в котором могла содержаться переписка с миссией в Берне, с властями Царства Польского, а также с родственниками покойного генерала. Но само дело отсутствует: «по всей вероятности, списано в макулатуру ещё в первой половине ХХ в.» [2] Находки, сделанные в архивных фондах миссий в Берне, Берлине, Дрездене и Мюнхене, а также в фонде Канцелярии министра, лишь частично восполняют упомянутую утрату. Попытки выявить в АВПРИ переписку МИД по данному вопросу с военным ведомством и властями Рязанской губернии к желаемому результату не привели. Безуспешным оказался и поиск материалов в фонде Наместника Царства Польского, где содержатся разные бумаги администрации наместника, касающиеся внешних сношений.

Тем не менее, обнаруженные в АВПРИ документы позволяют проследить путь траурного кортежа уже до Баварии.

Из письма посланника в Берне П.А.Крюденера посланнику в Берлине Ф.И. Бруннову, 1/13 апреля 1857 г.

«Имею честь сообщить Вашему Превосходительству, что по указанию императорского правительства останки графа Остермана-Толстого будут направлены в Россию из Женевы 8/20 апреля в сопровождении настоятеля церкви русской миссии Ивана Попова. Тело прибудет на баварскую границу, в Линдау, для дальнейшего следования через королевства Баварское, Саксонское, Прусское по железной дороге для первоначальной остановки в Варшаве, по прибытии куда императорские власти будут проинформированы. В соответствии с указаниями императорского министерства прошу Ваше превосходительство организовать свободное передвижение кортежа по территории Пруссии.

В тексте письма была ещё одна «забавная» фраза, вычеркнутая

твёрдой рукой барона Крюденера, подписавшего документ:

«Я должен также сообщить Вашему превосходительству, что священник Попов уполномочен доставить несколько коробок для Его императорского высочества великого князя Михаила (среди прочего в них содержится ружьё и 500 патронов), либо в императорское министерство…»

Эта фраза вошла в другое письмо такого же содержания, адресованное П.А.Крюденером князю А.М.Голицыну в Варшаву.

Из донесения посланника в Мюнхене Д.П.Северина министру иностранных дел А.М.Горчакову, 11/23 апреля 1857 г .:

«В связи с полученным от посланника в Берне сообщением сделал баварскому МИД представление относительно свободного провоза останков генерала Остермана-Толстого через владения Баварии. Баварское правительство приняло решение встретить и препроводить далее траурный груз с подобающими воинскими почестями, отдавая тем самым должное «славному генералу, которого победа при Кульме должна была сделать столь же дорогим для Германии, сколь для России».

В ответной депеше от 20 апреля/2 мая 1857 г. министр иностранных дел А.М.Горчаков   сообщает своему посланнику в Мюнхене,   что его донесение доложено императору Александру II :

«…Свидетельства почитания памяти одного из наших самых выдающихся военных деятелей и то, каким образом баварское правительство соблаговолило приобщиться к достославным воспоминаниям с ним связанным, глубоко тронули императорское правительство». Там же предписывалось выразить баварскому премьеру «нашу самую искреннюю признательность».

К донесению временно управляющему МИД, товарищу министра И.С.Мальцеву от 6/18 июня 1857 г. посланник в Мюнхене Д.П.Северин прикладывает копию записки баварского премьера и министра иностранных дел Пфордтена от 16 июня 1857 г., касающуюся провоза останков генерала Остермана-Толстого через Линдау.

«… Упомянутый кортеж прибыл в Линдау 4 июня в 12 часов 15 минут в сопровождении профессора Вайса. На месте встречи был выстроен почётный караул из военнослужащих 3-го батальона 12-го королевского пехотного полка «Король Оттон», которым командовал подполковник Н.Фукс. Восемь сержантов перенесли гроб, помещённый в ящик из орехового дерева, на железнодорожный вокзал; два капитана и два лейтенанта держали за углы развёрнутое полотнище знамени. Гроб поместили в специально приготовленный вагон. Во время погрузки почётный караул, расположенный фронтом к зданию вокзала, дал салют тремя ружейными залпами». [3]

В записке также сообщалось, что на церемонии присутствовал находившейся в Линдау по служебным делам адъютант короля Баварии генерал-майор Хартман.

Наиболее естественным – не говоря уже о справедливости – итогом этого долгого пути после смерти было бы похоронить графа Александра Ивановича в родовой усыпальнице. К сожалению, в нашем распоряжении нет ни одного документа, свидетельствующего о том, что генерал на этом настаивал. Но зато есть ряд косвенных тому подтверждений.

Прежде всего, упоминания в мемуарной литературе о захороненной в семейном склепе руке Остермана-Толстого, ампутированной в битве при Кульме.

«Рука эта хранилась в спирте,   –   пишет Иван Иванович Лажечников, русский историк и писатель, служивший адъютантом у Остермана-Толстого, –   Когда я приехал к ним в 1818 году в его Сапожковское имение, село Красное, он куда-то пошёл с священником и запретил мне сопровождать его. Впоследствии я узнал от того же священника, что он зарыл руку в фамильном склепе своих дядей, графов Остерманов, в ногах у гробниц их как дань благодарности за их благодеяния и свидетельство, что он не уронил наследованного от них имени. [4]

М.П.Степанов в своём историческом очерке о селе Ильинском, подмосковном имении генерала, прямо говорит, что и сам генерал похоронен в этом склепе:

«По приказанию графа, оторванную руку отправили в село Красное Сапожковского уезда Рязанской губернии, и там она сохранялась до смерти Александра Ивановича; а после его смерти положена с ним в могилу в церкви того же села» [5] . Но это не совсем корректное заявление, увы, не является документом. Возможно, имелось в виду, что сначала в Красном была захоронена рука, а потом, спустя много лет, туда же поместили тело.

В пользу этой версии говорит и сопроводительное письмо мэра Пети-Саконне Гийома Прево, уполномочившее Шарля де Бюде, Жана Огюста Вайса-Хааса и Пьера Гавара организовать доставку гроба через Варшаву в Рязань.   Наконец, существует переписка Шарля де Бюде с князьями Голицыными. В письме от 26 февраля/10 марта 1857 г . Леонид Голицын пишет своему шурину:

«После получения телеграммы с печальным известием, я написал Агрипине 3/15 февраля, что искренне разделяю постигшее её горе от нашей общей утраты и одновременно сообщил ей, что семья выразила желание похоронить дядюшку в семейной усыпальнице, если с его стороны не было иного намерения. И в этом смысле   министр иностранных дел распорядился ответить телеграфом на официальную ноту, направленную ему господином Крюденером».

А вот выдержки из письма Валерьяна Голицына Шарлю де Бюде, отправленного в Женеву из Москвы 24 июля 1957 г .:

«… Сегодня, по прибытии в этот город (Москву А.Т.) имел честь получить Ваше письмо от 12 июля, и спешу Вам объяснить причину задержки с ответом. Был постоянно занят хлопотами в связи с прибытием тела дядюшки и оформлением наследства».  

Как видно из последнего письма, тело «дядюшки» всё же прибыло в Москву. Но проследовало ли он дальше в Рязань, как сказано в сопроводительном документе мэра Прево, не известно. Проследить этот последний отрезок пути не представляется возможным из-за абсолютного отсутствия материалов. Но почему же они отсутствуют?

*   *   *

Выдающейся русский военный историк Александр Иванович Михайловский-Данилевский был непосредственным участником и летописцем Отечественной войны 1812 года. После ранения, полученного в Тарутинском бою, с февраля 1813 года он служил в свите императора при начальнике Главного штаба русской армии П.М.Волконском. В этом качестве он присутствовал при принятии важнейших военных решений, выполнял ответственные поручения командования и лично государя, был знаком со многими полководцами. Он оставил нам бесценное наследство в виде книг и дневников («журналов» от французского journal ) с подробным описанием событий и их героев. В «Журнале 1813 года» почти две страницы посвящены Кульмскому сражению, и только две скупые строчки – главному действующему лицу генералу графу Александру Ивановичу Остерману-Толстому.

«…17 августа назначен был ночлег в Теплице. Мы всё ещё   ехали горами, я был вдвоём с князем Волконским, мы своротили вправо, чтобы взглянуть на проходившие там войска. Вдруг послышались выстрелы.

Мы сперва сочли это за арьергардное дело, но канонада час от часу усиливалась; взобравшись на крутой утёс, нам представилась прелестная картина. Вправо, в плодоносной долине, лежал Теплиц, влево цепь крутых гор, по которым тянулась многочисленная армия в разных направлениях, а у подошвы их происходило сражение, то самое, которое увековечило нашу гвардию и известно под именем Кульмского. По причине крутизны гор нам нельзя было с них спуститься иначе как шагом, и мы приехали уже к окончанию дела, груды неприятельских тел покрывали поле.

Под вечер мы прибыли в Теплиц, где рассказывали разные подробности о бывшем того дня деле. Когда герою Кульмского боя графу Остерману врачи отнимали руку, он сказал: «Не о чем сожалеть, у меня осталась правая рука, и я могу делать ею знамение Креста». Один из моих приятелей, барон Диест, в тот день особенно отличился. Увидя опасность, в которой находилась гвардия, он подъехал к одному отряду и повёл его в дело именем государя, хотя на то не имел никакого повеления. Георгиевский крест был наградою за подвиг, которым он показал, что природа создала его полководцем…»

Уж очень похожи описанные историком действия Диеста на героический поступок Остермана-Толстого. Позволим себе изменить лишь пару слов в упомянутом абзаце:

«Увидя опасность, в которой находилась армия союзников, он повёл отряд в дело именем государя, хотя на то не имел никакого повеления. Георгиевский крест был наградою за подвиг, которым он показал, что природа создала его полководцем…»

Всё сходится. В реальности Остерман-Толстой возглавил именно отряд, сформированный из сил   1-й гвардейской дивизии, в которую входили Преображенский, Измайловский, Семёновский, Лейб-Гвардии егерский полки, а также гвардейских частей 2-го корпуса Евгения Вюртембергского. Отряду была поставлена задача прикрывать правый фланг отступавшей Богемской армии и в случае невозможности сдержать   неприятеля, идти на соединение с главными силами. Но, «увидя опасность, в которой   находилась» не гвардия (как у Данилевского), а армия союзников, полководец принял самостоятельное решение вступить в бой с превосходившими его более чем вдвое силами противника, «хотя на то не имел никакого повеления». Победителей не судят, и за победу в Кульмской битве он был награждён орденом Святого Георгия II степени.

А что же Диест? Вот как вспоминает о его геройстве генерал Ермолов, возглавивший отряд после тяжёлого ранения Остермана-Толстого:  

«Честь победы старались приписать себе многие…   Другим претендентом в герои явился голландец Диест, подполковник квартирмейстерской части. Он приехал в разгар сражения и, видя, что позиции надо удержать, поскакал назад к Барклаю и доложил о своём мнении, утверждая, что Ермолов непременно должен стоять под Кульмом до последнего человека. По уставу Георгиевского ордена, он давался и за благой совет; на этом основании назначили Диесту Св.Георгия 4-й степени. В сущности, за то только, что он советовал разбить неприятеля» [6] .

Но зачем Данилевскому понадобилась эта метафора с зеркальным отражением подвига одного в действиях другого?

В своей замечательной книге   «Описание Отечественной войны 1812 года» Михайловский-Данилевский поместил краткие биографии 149-ти русских генералов и офицеров, участников той войны. Далеко не все они удостоились чести командовать корпусом и даже дивизией, как не все дослужились до звания полных генералов (от инфантерии, артиллерии, кавалерии). Но нет в этом славном ряду военачальников генерала от инфантерии генерал-адъютанта графа А.И.Остермана-Толстого. Почему?

Осмелюсь предположить, что виной тому особое отношение к Остерману-Толстому императора Николая I , невзлюбившего его за более чем независимый нрав и за участие его племянников, князей Голицыных, в декабристском движении (Валерьян Голицын, один из зачинщиков мятежа, был осуждён на вечную ссылку). К тому же первое издание «Описания Отечественной войны 1812 года» Данилевский предпринял в 1934 году, а 17 апреля 1934 года вышел высочайший указ, ущемляющий права тех подданных его величества, которые после войны остались заграницей и не собирались возвращаться в Россию. В указе в частности, говорилось:

«…многие лица остаются неопределённое время за границей и тем дозволенную отлучку произвольно превращают в переселение. Последствием сего есть расстройство их имуществ, расточение доходов вне государства, обременение долгами их наследств, отчуждение от родственных и отечественных союзов. Поэтому постановляется срок пребывания заграницей с указанным паспортом: для дворян 5-летний, для всех прочих состояний 30-летний. Кто же останется дольше этого за границей, будет считаться безвестно отсутствующим».

Появление указа объясняет, почему именно в 1834 г . Остерман-Толстой начинает распродавать в России своё недвижимое имущество. Став нарушителем закона, он терял право им распоряжаться. В этот период главным распорядителем его наследства становится старший из племянников Голицыных   Александр. Вскоре,   по неустановленным причинам, между ними начались размолвки, и   Александр Иванович поручает ведение имущественных дел в России сначала сестре Наталье Ивановне, матери князей Голицыных, а после её кончины младшему племяннику Леониду. Таким образом, Голицыны де-факто становятся владельцами оставшегося имущества своего дядюшки, который понял, что никогда уже не сможет вернуться на родину, по крайней мере, живым.

Остерман-Толстой стал для России изгоем. Вот почему герою Отечественной войны так мало места уделено в российской историографии. Замалчивание «безвестно отсутствующего» продолжилось и в 1857 году, уже после его смерти. Перевозка тела не освещалась ни в печати, ни где бы то ни было и оставалась в поле зрения исключительно членов семьи.

Склеп Троицкого храма представляет собой подвальное помещение прямоугольной формы размером 4 на 8 метров. От входа к дальней стенке в земляном полу просматриваются одно за другим пять (!) углублений, вызванных оседанием грунта, размером с могилу.   Известно, что здесь похоронены четыре родственника генерала: прабабка Марфа Ивановна, два деда Фёдор и Иван Андреевичи Остерманы, а также внучатый племянник Мстислав Валерианович Голицын. Но могил всё-таки пять?

Отец Георгий указывает на вторую от входа впадину.

– Здесь он и упокоился. Хоронили от стены к входу, и по хронологии погребения это должна быть его обитель…

Затем следует рассказ о том, как в 60-х годах   прошлого века гробница была разорена вандалами, и останки графа, подобранные настоятелем храма, перезахоронены рядом с могилами священников. Об этом отцу Георгию поведал его предшественник.

*   *   *

Из письма автору «Трёх глав Остерманианы» А.Полонскому [7] :

«…Позвольте прокомментировать следующие строки главы третьей Ваших «Трёх глав Остерманианы»:

  «… изъяли останки генерала из цивилизованного захоронения в Пти-Саконне из окружения родных могил и отпустили его прах на далёкое сельское кладбище. Просьба России была удовлетворена. Почти тридцать лет граф Остерман-Толстой прожил в Швейцарии, чужбина стала родиной. Здесь у него появилась семья, родственники, друзья. Они тоже лягут в эту землю».

Абсолютно бесспорно Ваше замечание о том, что «изъяли останки из окружения родных могил». Действительно, на кладбище в Пти-Саконне лежит сын Николай, тело которого граф перевёз в 1851 году из Парижа. Спустя двадцать лет рядом положат младшую дочь Агриппину (старшая, Катенька, уже давно упокоилась в Берне). Вероятно, здесь же похоронен и любящий зять Шарль де Бюде, а может быть и внуки. Но кто об этом знает?    Потомки?   Нет. Они вообще узнали о своём знаменитом предке только в XXI веке от русского дипломата. Нет на старом кладбище и следа от этих захоронений. Остались только старые деревья – немые свидетели истории, но истории швейцарской. А русский генерал   и память о нём должны принадлежать   истории Отечества.

  Но мой пафос не имеет ничего общего с естественным желанием смертного быть похороненным рядом с родными, да к тому же в родной земле. Вы пишете: «просьба России была удовлетворена». Да, посол Павел де Крюденер передал швейцарской стороне соответствующее обращение императорского правительства, но у меня нет сомнений (переписка Агриппины и Шарля с братьями Голицыными тому косвенное свидетельство) в том, что это была воля самого усопшего. Ещё до официальных сношений по дипломатическим каналам зять заказал в похоронном бюро три (!) гроба: дубовый, ореховый и цинковый (из письма Шарля де Бюде Валериану Голицыну с отчётом о расходах на похороны). Причем, крышка дубового была на задвижках. Ну зачем, скажите, хоронить в цинке и на задвижках? Правильно, чтобы во время эксгумации вынутый из могилы гроб легко открыть и переложить «цинк» с телом из старого, дубового, в новый,   орехового дерева. Именно ореховый   гроб встречали с воинскими почестями в баварском городе Линдау. Стало быть, эксгумация была запланирована. Но почему сразу не отправить тело в Россию?   Ответ найден в тех же мидовских архивах: согласование на транзит по территории нескольких королевств требовало времени, и этим вопросом занимались послы в Берне, Мюнхене, Берлине. И так, вряд ли племянники Голицыны и тем более правительство перевозили бы генерала по собственной инициативе. Да и Агриппина не допустила бы этого, не будь на то воли отца.

Граф Александр Иванович постоянно жил в Швейцарии с 1837 года. Однако я не возьму на себя смелость даже предполагать, что «чужбина стала родиной» для него. Патриотизм, любовь к родине, само понятие родины и связанные с ним ощущения – дело весьма интимное. Едва ли мы имеем право судить людей, выбирающих себе родину по признаку земли, крови, места жительства, уровня жизни и т.д.

Вы опять абсолютно правы, когда говорите, что «не обнаружены какие-либо документы, подтверждающие факт повторного захоронения графа в склепе Троицкой церкви». А ведь транспортировка тела по Европе находилась на контроле Двора, министр иностранных дел князь Горчаков передавал баварским королевским властям благодарность от имени Александра II за оказанные герою Кульма почести. А вот российская пресса   обошла данное событие своим вниманием?!

Но почему Вы поспешили заявить, что «захоронение графа в селе Красном Сапожковского уезда сегодня не обнаружено»?    Обнаружено! (просто раньше его никто не искал, а только публиковали непроверенные сведения). Генерал лежит в родной земле. Да, не в склепе, который, действительно, разорён безбожными негодяями. Но рядом, за тыльной стеной храма Святой Троицы. И над его останками, погребёнными там бывшим настоятелем церкви, стоит большой православный крест. Вандалы не нашли в склепе драгоценностей   и, довольствовавшись цветным металлом, цинком, выбросили бренные кости неподалёку от дома священника. Батюшка их бережно подобрал и с молитвою в сердце захоронил на церковном погосте. Смею это утверждать потому, что недавно был на том месте, видел склеп и беседовал с носителем этой информации.

И ещё. На Ваш философский вопрос в конце статьи: «успокоила ли мемориальная доска мятущуюся душу незахороненного графа?..» могу сказать одно. Граф захоронен, а что касается спокойствия его души… Об этом можно будет спросить у самого графа, если Господь распорядится свести нас с ним в мире ином. И ежели тому суждено случиться, то нам будет, что доложить бывшему командующему 4-м пехотным корпусом генералу от инфантерии генерал-адъютанту А.И.Остерману-Толстому. А мемориальная доска и Ваша замечательная статья-памятник только подтвердят, что Россия до сих пор благодарна ему за славные победы русского оружия, и за его знаковое участие в судьбе русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева.

*   *   *

Полтора века назад старая Троицкая церковь приняла в своё тело боевого генерала и верного сына отечества Александра Ивановича Остермана-Толстого. После долгих мытарств и тяжёлых утрат его славный боевой поход завершился в русской земле. Несмотря на неловкие попытки замолчать и принизить славу одного из выдающихся российских полководцев, благодарные потомки знают и помнят о нём. Они придут   к Троицкому храму и прочитают его имя, высеченное в граните памятной доски.   Потом сюда придут их дети. Потом дети их детей.

Май,   2008

Сапожок - Москва

[1] Виталий Двораковский. «Захоронения Остерманов в России и Швейцарии», 2004.

[2] Из «Справки о транспортировке останков генерала А.И.Остермана-Толстого из Швейцарии в Россию в 1857 г .», АВПРИ, 2007.

[3] АВПРИ, ф.Канцелярия, оп.469, 1857 г ., д.121, л.307-309; донесение – подлинник, записка – копия, фр.яз.

[4] И.И.Лажечников, «Несколько заметок и воспоминаний по поводу статьи   «Материалы для биографии     А.П.Ермолова», Русский вестник, 1864.

[5] М.П.Степанов «Село Ильинское» Москва,   1900, ч. I , стр. 157.

[6] О.Н.Михайлов, «Проконсул Кавказа (генерал Ермолов)».

[7] А.Э.Полонский, историк, исследователь биографии и творчества Ф.И.Тютчева, автор десятков статей и нескольких книг, постоянно проживает в Мюнхене.

Александр Токарев