 Большой вклад в раскол русского общества внесли, привнесенные с Запада, идеи социализма. Развитие капитализма в России сопровождалось с одной стороны ростом экономики, с другой рождением пролетариата, чьи условия жизни и труда первоначально были суровы. Собственно говоря эти условия были в то время не лучше и в Западной Европе. Но русское общество было всегда более совестливым чем западное и гораздо острее переживало всякую несправедливость. Первоначальный этап развития капитализма в России, привел часть русского мыслящего общества к идее построения идеального общества, минуя «язву капитализма». Идеи социализма быстро находили себе сторонников, именно в России, так как внешне соответствовали христианским представлениям о справедливости. Общество где нет ни бедных, ни богатых, где все кормятся своим трудом, где труд обобществлен, где нет частной собственности – казалось вполне досягаемым идеалом. Венцом этих мечтаний стал роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Тяжеловесный с литературной точки зрения, роман имел огромную популярность именно в силу своей идеи социальной справедливости, поданной, для русского читателя, с неизвестной ему до селе новизной. Конечно, эта новизна была относительной, а сами идеи Чернышевского представляли собой компиляцию идей западных утопистов Кампанеллы, Фурье и Оуэна, но представленные Чернышевским в «снах Веры Павловны», эти идеи стали понятны и увлекательны для многих русских искателей справедливости, именно, опять-таки, из-за подражания Евангелию. Но это подражание было лишь внешним. Если мы вглядимся повнимательней в то справедливое общество, о котором нам рассказывают коммунисты-утописты и Чернышевский, то мы увидим мертвящую сущность псевдохристианства. Люди в этом обществе подобны зомби, в их жизни нет ни любви, ни радости, ни борьбы с трудностями. Все подчинено общему благу, и каждый человек в отдельности есть ничто. В этом обществе нет ни Бога, ни религии: они – преодолены. За всем обществом социализма стоит великая человеческая гордыня, безумная идея построения Царства Божия на земле. Естественно, что во всех этих мечтах реальной России не было места. Социалисты собирались путем революции перенести эту «отсталую и темную» страну в светлый социалистический рай, отбросив при этом все, что считалось ими пережитками прошлого и что, на самом деле, составляло душу русского народа. Таким образом, западничество вскормило в своих недрах новое направление антирусской идеологии: идеологии социальной революции, социалистического общества и воинствующего атеизма. Обличая эту идеологию Ф.М. Достоевский писал: «Эти люди тщеславятся (…), что они атеисты! Но Боже мой: деизм дал нам Христа, то есть до того высокое представление человека, что его понять нельзя без благоговения и нельзя не верить, что это идеал человечества вековечный! А что же они-то, Тургеневы, Герцены, Утины, Чернышевские, нам представили? Вместо высочайшей красоты Божией, на которую они плюют, все они до того пакостно самолюбивы, до того бесстыдно раздражительны, легкомысленно горды, что просто непонятно: на что они надеются и кто за ними пойдет? (…) Все, что есть в России чуть-чуть самобытного, им ненавистно, так что они его отрицают и тотчас же с наслаждением обращают в карикатуру».[12]
Западничество, с его русофобией, породило так называемый «нигилизм». Колоссальное влияние на него оказал известный анархист М. А Бакунин. Выходец из старинного дворянского рода, Бакунин призывал «Русь к топору», говорил, что союзником революционера является уголовный элемент, живя за границей сошелся со злейшими врагами России, пытался устраивать анархические революции в странах Европы. Бакунин был одним из первых русских популяризаторов антиморали, популяризаторов сатаны. Бакунин, совместно со своим поклонником С.Г. Нечаевым, составил так называемый «Катехизис революционера», который стал руководством к действию для сотен нигилистов.*
«В этой революции, – говорилось в «Катехизисе», – нам придется разбудить дьявола, чтобы возбудить самые низкие страсти. Революционер – человек обреченный.. Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер, если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку – науку разрушения. Он презирает и ненавидит во всех побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью его полезности в деле всеразрушительной практической революции. Революционер не должен останавливаться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащему к этому миру. Все и вся должны быть ему ненавистны. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий: первая категория неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен список таких осужденных , по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих».[13]
В своей работе «Принципы революции» Бакунин продолжал: «Не признавая другой какой-либо деятельности, кроме дела истребления, мы соглашаемся, что форма, в которой должна проявляться эта деятельность, – яд, кинжал, петля и тому подобное. Революция благословляет все в равной мере».[14]
Бакунина, чье выступление Достоевский слышал в Женеве, писатель охарактеризовал так: «Бакунин – старый, гнилой мешок бредней. Ему легко детей хоть в нужнике топить».
Реформы Императора Александра II дали возможность включиться в политическую жизнь простонародью, так называемым «разночинцам». Если раньше высшие круги во основном философствовали о переделе жизни, то разночинцы приступили к осуществлению этого передела. «Нигилизм» стал еще большим углублением раскола русского общества, еще более непримиримой идеологией. Если декабристские и «западнические» круги хотя бы на словах говорили о Христе и христианстве, то в идеологии «нигилистов» мы уже видим черты «воинственного безбожия». В православной России появляются организации «Ад» нигилиста Н.А. Ишутина, «Народная расправа» С.Г. Нечаева, «Черный передел», общество Н.В. Чайковского, наконец, «Земля и Воля». К.Н. Леонтьев пишет, что в революционном кружке Петрашевского «задуман был безбожный и кровавый переворот. После неудачи глупого заговора этого, когда по милости Императора Николая заговорщики были не казнены, а только все сосланы в Сибирь – рассказывали, будто бы эти молодые люди ненавидели не только Царскую власть и сословный строй в России, но и религию до того, что приобрели плащаницу и рубили ее на куски; а про Петрашевского говорили знавшие его лично люди, что он нарочно часто проходил мимо тех лавок, где на столиках стояли выставленные для продажи иконы, и нарочно же задевал их длинным воротником шинели, чтобы они падали на землю».[15]
Чайковский назвал свой кружок «Орден рыцарей», который по своей организации был похож на секту. Сам Чайковский посещал сектантов и даже стал членом секты, провозгласившей своей целью создание «богочеловечества». «Как подобало такой цели, – пишет британский историк Дж. Хоскинг, – движение носило характер воинственной религии. Берви-Флеровский, социолог, работы которого пользовались популярностью среди радикалов, пришел к пониманию, что “успеха можно ожидать, только когда охвативший молодежь взрыв энтузиазма будет превращен в постоянное и неискоренимое чувство. Непрерывно думая об этом, я пришел к убеждению, что успех можно будет завоевать только одним путем – созданием новой религии».[16]
У Ишутина мы так же видим все признаки ордено-масонской структуры, где тайные цели меньшинства основываются на невежестве и фанатизме большинства. Так, Ишутин создал «Организацию», на собраниях которых молодежь читала Новый Завет и историю русских сект. Большинство не знало, что в недрах организации существует тайное подразделение «Ад», единственной целью которого было убийство государственных чиновников.
Опасность для России, исходившая от этих организаций, шла по возрастающей. «Ад», например, был, в организационном плане, собранием демагогов с нездоровой психикой. Сама организация опасности для власти не представляла. Но огромную опасность представлял дух царивший на «адских» собраниях. Так, на одном из них обсуждался план финансирования террористических актов. Один из участников собрания, отец у которого имел богатое имение, предложил убить своего отца, чтобы наследовать имение, само имение продать, а деньги потратить на дело революции. Организация, в которую входило около 200 человек, планировала цареубийство, но все эти планы так и оставались пустыми разговорами, ничего конкретно ишутинцами предпринято не было. Но вызванный ими к жизни Ад начал действовать сам по себе. 4 апреля 1866 года двоюродный брат Ишутина Д.В. Каракозов возле Летнего сада выстрелил в Императора Александра II, но промахнулся. Каракозов, болезненный молодой человек, с неуравновешенной психикой, страдающий страхом близкой смерти, так объяснял в написанной им перед покушением прокламацией, зачем он стрелял в Царя: «Братцы, долго меня мучила мысль, не давала покою, отчего любимый мною простой народ русский, которым держится вся Россия, так бедствует! Отчего рядом с нашим вечным тружеником, простым народом (…) живут люди, ничего не делающие: тунеядцы, дворяне, чиновничья орда и другие богатеи? Стали читать книги разные и много книг перечитал я о том, как люди жили в прежние старинные времена. И что же, братцы, я узнал?! Что цари и есть виновники настоящих наших бед».[17]
Вот она, эта характерная для революционеров примитивная прямота мышления, одноходовое решение сложнейших вопросов, нахождение виновных. Все это мы увидим и в революционерах 1905 года. Заметим также, что Каракозова подвигло на преступление чтение книг («много разных книг читал»). Без труда можно догадаться, что это были книги типа нечаевского «Катехизиса». На следствие Каракозов уверенно сказал, что посещал собрания «Ада» и на него произвели большое впечатление произносимые там речи.
Выстрел Каракозова, невиданный, вопиющий для России тех лет случай, вызвал потрясение в народе, но не у интеллигенции. В ее рядах Каракозова «старались понять», ему находили оправдание. Между тем, этот выстрел стал началом невиданной охоты террористов-убийц на Царя-Освободителя. Летели под откос царские поезда, взрывались бомбы в Зимнем дворце, свистели пули на Дворцовой площади, и все это время значительная часть русского общества сочувственно искала объяснения этим преступлениям.
На историческую арену России вышел новый тип человека: революционер-террорист. Представители этого типа Нечаев, Ишутин, Соловьев, Халтурин, Желябов, Кибальчич, Рысаков, Перовская и десятки других, делали все, чтобы вытравить из себя христианскую мораль, преодолеть в себе такие человеческие чувства как любовь, сострадание, милосердие, подчиняли свою жизнь одному – убийству во имя революции. «Чувство вины, крайнее упрощение, манихейство, наивная вера в книги, патетический призыв к народному одобрению – все это характерно для элиты, оторванной от своего народа, лишенной практического опыта, вскормленном на религиозном сектантстве и постоянно колеблющейся между перспективой полного всемогущества и такого же полного бессилия», – пишет Дж. Хоскинг.[18]
Когда читаешь строки всевозможных революционных «катехизисов» и наставлений по правилам поведения боевиков после выполненного ими террористического акта, они должны были при себе пузырек с ядом, чтобы немедленно отравиться, пузырек серной кислоты, чтобы успеть облить себе ее лицо и текст прокламации к народу, то от них веет каким-то нечеловеческим сатанинским холодом. Нечто демоническое было и в руководителях террористов. Вот какое впечатление произвел на М.П. Негрескул, жену одного сторонника революции, Нечаев: «Вошел молодой человек, – вспоминала она, – представившийся мужу (я не расслышала фамилии), издали поклонился мне и сел на стул у окна, спиной к свету. Муж сел против него, и они стали разговаривать. Молодой человек мне показался некрасивым и неинтересным – сухощавый, широкоплечий, с коротко остриженными волосами, почти круглым лицом. Я села в стороне на диван, но так как разговор они вели вполголоса, из скромности взяла книгу и перестала обращать на него внимание. Через несколько времени муж вышел зачем-то из комнаты. Я опустила книгу, подняла глаза и встретилась с глазами незнакомца. Небольшие темные глаза смотрели на меня с таким выражением холодного изучения, с такой неумолимой властностью, что я почувствовала, что бледнею, не могу опустить век, и страх, животный страх охватил меня, как железными клещами. Никогда, ни раньше, ни после в своей жизни я не испытывала ничего подобного. Должно быть, вошел мой муж, потому что он отвел глаза и я овладела собой. Сколько времени он у нас пробыл, я не знаю. Я машинально перевертывала страницы и чувствовала себя слабой и разбитой. Когда он ушел, я спросила у мужа: кто это? – Нечаев… Ни разу я не говорила с этим необыкновенным человеком, видела всего три раза в жизни, почти мельком, но и теперь, через сорок лет, я помню его глаза, я понимаю, что люди могли рабски подчиняться ему».[19]
По своему цинизму, демагогии, кровожадной целеустремленности, фанатизму и железной воле – Нечаев во многом был предтечей Ленина. Недаром последний, почти не признававший авторитетов, с какой-то особенной восторженностью относился к Нечаеву. «Совершенно забывают, – говорил Ленин, – что Нечаев обладал особым талантом организатора, уменьем всюду устанавливать навыки конспиративной работы, умел свои мысли обличать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятные на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос – “Кого же надо уничтожить из царствующего дома?», Нечаев дал точный ответ: “Всю большую ектинию”. Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектинии вспоминается весь царский Дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? – спросит себе самый простой читатель. – Да весь Дом Романовых – должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»[20]
Ф.М. Достоевский одним из первых сумел рассмотреть в нечаевцах будущих большевиков, а в революционном движении антихристову сущность. «Бесы» – вот то точное и всеобъемлющее определение, каким писатель определил всякую революцию и всех революционеров. Но Достоевский не просто показал революционеров исчадием ада. Он с гениальной прозорливостью указал на опасность той раздвоенности сознания русского общества, той оторванности его от народа, которые и делают из русских людей террористов-убийц. В письме великому князю Александру Александровичу, будущему Императору Александру III, представляя вниманию цесаревича «Бесов», Достоевский писал: «Это – почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе моем нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления – прямое последствие вековой оторванности всего посвященного русского общества от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности (…) Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева».[21]
Духовное отступничество русской интеллигенции шло по возрастающей, и к концу XIX столетия она уже была откровенным врагом верховной власти. При этом в самой русской интеллигенции с полной силой проявлялся та самая раздвоенность сознания, о которой мы говорили выше. Леонтьев так раскрывал всю опасность космополитизма русской интеллигенции, ее бездумного преклонения перед западной Европой: «Интеллигенция русская стала слишком либеральна, т.е. пуста, отрицательная, беспринципна. Сверх того она мало национальная там, где следует быть национальной. Творчества у нее своего нет ни в чем; она только все учится спокон веку у всех и никого ничему своему научит не может, ибо у нее нет своей мысли, своя стиля, своего быта и окраски. Русская интеллигенция так создана, что она чем дальше, тем бесцветнее; чем дальше, тем сходнее с любой европейской интеллигенцией; она без разбора, как огромный и простодушный страус, глотает все камни, стекла побитые, обломки медных замков (лишь бы эти стекла и замки были западной фабрики)»
«Коренными чертами русской интеллигенции, – пишет С.В. Фомин, – были, с одной стороны, аскетизм и самоотречение (что позволило С.Л. Франку писать об интеллигенте: “Он сторонится реальности, бежит от мiра, живет вне подлинной исторической бытовой жизни, в мiре призраков, мечтаний и благочестивой веры”), с другой – атеизм, обусловленный “ложной мыслью, будто догматическое содержание христианства несогласимо с научным мiропониманием” (Н.С. Лосский)»[22]
Эти два крайних и, внешне взаимоисключающих, свойства русской интеллигенции, иллюзорное богоискательство и воинствующий атеизм, приводили ее к оторванности от реальной жизни, к незнанию реальной России, к ложному ощущению себя как единственной части общества знающей, что «нужно народу», а отсюда к стремлению к насильственному перевороту в обществе.
Вместе с индивидуальным террором появляются организованные группы революционеров, вдохновленные новым модным учением – марксизмом. Основатель этого учения Карл Маркс был, безусловно, выдающимся экономистом. Его открытия прибавочной стоимости и исследования механизма капиталистического накопления интересны, оригинальны и в целом абсолютно верны. Но кроме экономических открытий Маркс занимался общественно-политической деятельностью, и вот она-то являла собой зловещую суть заявленного им учения. Марксизм представлял собой попытку создания новой религии, хотя на словах был крайне антирелигиозен. Диктатура пролетариата, коммунизм и прочее, были всего лишь камуфляжем, скрывающим настоящую сущность марксизма. Эту сущность Маркса не скрывали его поклонники и учителя: «Доктор Маркс, – писал один из них Моисей Гесс, – нанесет окончательный удар средневековой религии и философии. Маркс непременно прогонит Бога с Небес».[23]Эта мечта и лежала в основе духовной сути марксизма. Марксизм, с непоколебимой верой фанатизма, исторгал из себя догмы, в которые все его последователи обязаны были верить, даже если они были противоречивы и абсурдны. Марксизм заявлял, что его конечной целью является построение коммунизма. Но что будет потом, после построения социалистического и коммунистического обществ? На этот вопрос марксизм вместо ответа предлагал мифотворчество. Коммунизм, по Марксу, а еще больше по марксистам, это общество живущее по принципам «от каждого по способностям – каждому по потребностям». Это общество, в котором устранены все противоречия, где нет преступности, нет войн, нет эксплуатации человека человеком. Как же достичь такого общества? Нужно, самое главное, освободить труд, изменить производственные отношения между людьми, уничтожить эксплуатацию, для этого нужна мировая революция, ниспровержение всего старого, что мешает построению такого общества. Прежде всего должна быть уничтожена старая «буржуазная» мораль – религия, затем эксплуататорские классы, носители этой морали. Так будет достигнута первая ступень – социализм. Затем, в освобожденном от эксплуататоров обществе, по мере дальнейшего высвобождения духовных и физических сил человека, начнется построение коммунистического общества. Понятно, что все это является чистейшей неосуществимой утопией.
Но почему эта лживая утопия так захватила сотни тысяч далеко не глупых людей, а затем целые народы? Ответ на это мы видим в Священном Писании и трудах отцов церкви: «Чем объяснить тот колоссальный успех, который будет иметь Антихрист у людей. Какими средствами он будет пользоваться для достижения успеха? Апостол Павел обобщает этот успех в следующих словах: того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякую силою и знамениями и чудесными и ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения. И за сие пошлет им Бог действие заблуждения, так что они будут верить лжи (2 Фес. 2, 9 – 11)»[24]
В России идеи марксизма привнесенные опять-таки с Запада и превращенные экзальтированными русскими «борцами за народное счастье» в новую религию, стали особенно развиваться в эпоху великих реформ, когда на исторической арене России появился пролетариат, в основном оторванное от своих корней вчерашнее крестьянство, чрезвычайно податливый различным влияниям. Марксизм в руках врагов стал самым мощным рычагом для разрушения Российской Империи. Уже Нечаев преклонялся перед Марксом. В 1872 году в России был издан первый том «Капитала». В 1883 году в Женеве русский революционер Г.В. Плеханов, бывший народник, основал первую русскую марксистскую организацию «Освобождение труда». В 1884 году в Петербурге возникла первая марксистская социал-демократическая группа под руководством Благоева. В конце 80-х начале 90-х годов появляются первые социал-демократические кружки среди рабочих (Федосеева в Казани, Бруснева в Петербурге и т.д.). Наконец, в 1895 году в Петербурге образуется «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» активным деятелем которого был В.И. Ульянов (Ленин).
Из русской литературы 60-х годов, пожалуй, только один Достоевский мужественно отстаивал русскую государственность, русскую христианскую душу. Но зато как убежденно, как мощно и глубоко он это делал! Увлекаясь в юности социалистическими идеями, даже посещая революционный кружок Петрашевского, Достоевский, пройдя через каторгу, преобразился. Он понял, что иго Христово и есть высшая и истинная свобода, и что никакая человеческая свобода, никакая свобода политическая, достигнутая мятежным революционным путем – не является истинной свободой, а лишь формой тяжкого духовного, а затем и социального закабаления. В России только неограниченный монарх – Помазанник Божий, который выше даже человеческого закона есть высшая форма политической свободы – вот вывод Достоевского. «Здесь я за границей, – писал писатель во время путешествия по Европе, – окончательно стал для России – совершенным монархистом».[25]
В этом своем убеждении Достоевский противостоял почти всей тогдашней отечественной литературе. Главным его «оппонентом», как сейчас бы выразились, был другой крупнейший русский писатель – Лев Толстой. В чем причина того, что оба писателя, имевшие, в общем, сопоставимую силу таланта, оказались на двух пограничных полюсах? Достоевский своим творчеством пытался уберечь Россию от революции, пытался доказать всю обреченность и пагубность современных ему крайних течений, всю безнравственность пассивной поддержки обществом этих течений, которая неминуемо грозит России духовной и социальной катастрофой. Его герои, и убийца Раскольников, и князь Мышкин, и Алеша Карамазов, разными, сложными путями, но все же идут к добру, идут к свету, идут ко Христу. Личность Толстого и его творчество представляют собой тонкую подмену истинного христианства, каким-то толстовским суррогатом. Толстой любит не истинного Христа, а им придуманного, им созданного, того псевдо-Христа, которому он служил. К.П. Победоносцев писал Толстому, в ответ на его письмо с просьбой сохранить жизнь убийцам Императора Александра II: «Прочитав Ваше письмо, я увидел, что Ваша вера одна, а моя и церковная другая, и что наш Христос – не ваш Христос. Своего я знаю мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в Вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления».[26]
При этом по отношению к истинному Христу и к Его учению, Толстой допускал тон пренебрежения (он говорил, что если бы во время беседы с посетителем ему бы сказали, что в приемной его дожидается Спаситель, то он бы, Толстой, заставил Его подождать пока он закончит беседу), дошедшее в романе «Воскресенье» до глумления над таинством евхаристии и над Животворящим Крестом.
Жена Толстого, Софья Андреевна в письме к Т.А. Кузьминской сообщала: «Левочка все работает, как он выражается, но увы! Он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает до головных болей, и все это, чтобы показать, как Церковь не сообразна с учением Евангелия. Едва ли в России найдется десяток человек, которые им будут интересоваться».[27]
В этом С.А. Толстая ошибалась. Идеями Толстого скоро окажутся охвачены не десятки, а сотни людей.
Уже в начале ХХ века русский монархист Н.А. Дурново писал об опасности толстовского учения: «Россия простила Иоанна Грозного, Петра I, бабьи царства, Бирона, Аракчеевщину, военные поселения, Севастополь, но она не может и не должна простить толстовщину и весь режим «народного просвещения». Там работали страсти личности и минуты (…) О них можно и следует сказать «не ведали, что творили», ибо расчет их не шел дальше их жизни и ее интересов… Но Толстой, подобно Игнатию Лойоле, задумал дело поколений, дело извращения в долгий срок, прочного, страшного совей длительностью, невозможностью врачевания зла, ибо, когда зло будет сознано, оно будет уже наследственным, а наследственность не может быть лечима».[28]
Возвращение к православию привело Достоевского к почитанию царской власти и примирению с ней, православной формой государственного правления, и наоборот, отрицание Толстым православия привело его к отрицанию самодержавия и, фактически, сделало его союзником антирусских сил. Поэтому в общественно-духовном аспекте Достоевский останется в истории, как великий провидец России, а Толстой, не смотря на все свои таланты, как «зеркало русской революции».*
Но если литература в середине и конце XIX века все больше склоняется во враждебной монархии лагерь, то в стане ее друзей появляется целый ряд мыслителей, которые находясь на православной основе, философско-исторически делают вывод о благотворной роли самодержавия в судьбах России. Более того, происходит первая попытка светской мысли осмыслить историю с христианской позиции. Наиболее выдающимися являлись И.С. Аксаков, К.Н. Леонтьев, К.П. Победоносцев, Л.А. Тихомиров. Аксаков предупреждал: «Окончательный удел христианского отрекшегося от Христа общества есть бунт или революция».
Обобщающим выводом русской православной монархической мысли могут служить слова Н.А. Дурново: «Единственный всеобъемлющий принцип спасения и личности и государства – это домостроительство по Христу и Его вековечным истинам».[29]
Приведенное выше краткое описание духовного состояния русского общества к моменту вступления на престол Николая II, убедительно свидетельствует, что в нем наблюдался колоссальный раскол, который привел к внтуриобщественному противостоянию. Русское общество больше не было едино в своем понимании добра и зла, блага и вреда. В обществе появились ростки иной морали, которая была враждебна традиционному православию и традиционной государственности. При этом, большая часть общества была настроена либерально, а наиболее радикальная часть – революционно. К началу царствования Императора Николая II общество горело желанием перемен и мало задумывалось об их последствиях. Власть же считала, что опасность исходит только от революционеров-одиночек, придавала недостаточное значение отступничеству общества и была не готова к тем крупнейшим потрясениям, которые обрушились на Россию в 1905 году.
[1]Смирнов А.Ф. Государственная Дума Российской Империи. 1906-1917. Историко-правовой очерк. М. «Книга-бизнес», 1998, с. 23.
[2]Лурье Ф.М. Указ. Соч., с. 11.
[3]Селянинов А. Тайная сила масонства. М. 2000, с. 142.
[4]Архимандрит Константин (Зайцев). Указ. Соч., с. 183-184.
[5]«Щербатово» (Марьино). Православный историко-краеведческий альманах. М., «Златограф», № 1, 2002, с. 94.
[6]«Щербатово», с. 98.
[7]«Наша Страна», № 13, 1952.
[8]Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. М. «Патриот» 1993, с. 62-64.
[9]Толь С.Д. Указ. Соч., с. 32.
[10]Белинский В.Г. Избранные сочинения. М. 1947, с. 615.
[11]Выскочков Л.В. Император Николай I. Человек и Государь. Издательство С.-Петербургского Университета. 2001, с. 573.
[12]Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. Т. XVIII-XXX, издательство «Наука», Ленинградское отделение, Л. 1985, с. 210.
*Интересно, что текст «Катехизиса» был основан на текстах итальянских карбонариев, которые, в свою очередь, являлись текстами масонских клятв. Но это становится совершенно понятным, когда узнаешь, что Бакунин на вершине своей деятельности был возведен в одну из высших 32-ю степень франк-масонства.
[13]Лурье Ф.М. Созидатель разрушения. Петро-Риф 1994, с. 106.
[14]Истоки зла.(Тайна коммунизма). М. 2000, с. 15.
[15]Россия перед вторым пришествием. Т.2, с. 110.
[16]Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. Смоленск «Русич», 2000, с. 363.
[17]Хоскинг Дж., Указ. Соч., с. 359-360.
[18]Хоскинг Дж. Указ. Соч., с. 360.
[19]Лурье Ф.М. Указ. Соч., с. 120-121.
[20]Бонч-Бруевич В.Д. В.И. Ленин о художественной литературе. Тридцать дней, 1934, № 1, с. 18.
[21]Александр III. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб, Издательство «Пушкинского фонда», 2001, с. 79.
[22]…И даны будут жене два крыла. Сборник к 50-летию Сергея Фомина. «Паломникъ» 2002, с. 12.
[23]Александр III. Воспоминания, с. 17.
[24]«Придет ли Антихрист?» М. «Отчий дом», М. 1999, с. 3-37.
[25]Достоевский Ф.М. Указ. Соч., т. 28, с. 281.
[26]Боханов А.Н. Император Александр III. М. «Русское Слово» 1998, с. 286.
[27]Лжеучения нашего времени. Сборник материалов из серии «Троицкий Благовестник» Свято –Троицкая Лавра, 1999, с. 139.
[28]Возрождение Росс |
