Святитель Николай – ревнитель и защитник православия

Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских, великий угодник Божий и прославленный Чудотворец, пользующийся исключительным почитанием повсюду в христианском мире и даже среди нехристианских народов, восхваляется и ублажается Церковью не только за высокую святость и чистоту своей жизни, не только за неисчислимые благодеяния, полученные и получаемые доныне верующими ради его теплых ко Господу молитв, но и за особенную пламенную ревность, проявленную им в деле защиты и охранения чистоты Святого Православия. Великий ревнитель и защитник Православия, свт. Николай являет собой в истории Вселенской Церкви замечательный пример неутомимого поборника за общехристианский мир и единение на почве богопреданного учения. Его борьба против возмутителей этого мира - еретиков - носила возвышенно-христианский характер и осуществлялась средствами, сообразными с духом евангельского учения, то есть мечом веры и духовным оружием слова.

Эту божественную ревность свт. Николай явил сначала в насаждении и утверждении истинной и благочестивой веры на пажитях, очищенных от терний язычества, а затем в напряженной борьбе с ересями, в особенности же с грозной стихией арианства, силившейся поколебать коренные устои христианской веры. Как бодрый и добрый пастырь врученного ему Богом словесного стада, он прежде всего направил свои заботы на то, чтобы предохранить от заблуждения верующих паствы Ликийской. Мудрыми увещаниями, кроткими вразумлениями, более же всего «пленяющим в послушание Христово» (ср. 2 Кор. 10, 5) примером собственной всецелой преданности Церкви он не только сохранил наиболее благоразумных из своих пасомых от увлечения пагубными внушениями лжеучителей, но, как свидетельствует св. Андрей Критский, спас от духовной гибели и целые сонмы уже «затопляемых волнами арианской ереси».

Согласно всеобщему древнему церковному преданию, свт. Николай был деятельным участником Первого Вселенского Собора, собравшегося в Никее в 325 году. Здесь, соделавшись, по выражению Метафраста, «огнедохновенными устами противников Ария», он вступил в личное единоборство с самим ересиархом и своей безбоязненной обличительной речью (но отнюдь не каким-либо физическим действием) нанес смертельный удар арианской доктрине. Святая Церковь помнит об этой великой заслуге свт. Николая и в своих песнопениях и похвалах именует его «правилом веры» (тропарь), «великим столпом благочестия» (акафист, икос 2), «славной красотой отцев», «твердыней, оком и благозвучной трубой церкви» (Похв. слово св. Андрея Критского).

С древнейших времен среди верующих известно сказание о том, что свт. Николай подвергся церковному суду и даже заключению в темницу за то, что допустил по отношению к Арию какой-то поступок, признанный отцами Собора за несообразный с епископским званием, но затем был оправдан благодаря чудесному знамению благоволения Божия к нему. Сказание это с течением времени видоизменялось под влиянием народного творчества, претерпело ряд искажений, разделилось на несколько версий и в XVI веке было закреплено в виде письменного рассказа греческим писателем Дамаскиным Студитом, митрополитом Навпактским и Артским (известны и две латинские версии этого рассказа).

Рассказ Дамаскина наряду с древней основой сказания содержит и несомненные признаки повреждения. К их числу в первую очередь должно быть отнесено выражение «ударил по щеке». Утверждение о заушении Ария не может быть признано истинным прежде всего потому, что оно стоит в резком противоречии с безупречным нравственным обликом великого Святителя, о котором, вместе с Преосвященным Иннокентием, архиепископом Херсонским, можно без всякого преувеличения сказать, что, «если бы свт. Николай был уверен в возможности - ценой собственного спасения - избавить от вечной погибели всех ариан, то, без сомнения, подобно Моисею и Павлу, он согласился бы сам быть изглаженным из книги живота вечного, только бы вписаны в нее были имена сих заблудших людей».

[1]

Далее утверждение о заушении Ария вносит в сказание вопиющее внутреннее противоречие. В самом деле, если бы свт. Николай действительно позволил себе нанести Арию удар по щеке, то не могло бы быть и речи о его реабилитации, ибо 27 Апостольское правило, которое, несомненно, действовало еще ранее Никейского Собора, гласит: «Повелеваем, епископа, или пресвитера, или диакона, биющаго верных согрешающих или неверных обидевших, и чрез сие устрашати хотящаго, извергати от священнаго чина. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил; напротив того, Сам быв ударяем, не наносил ударов...». Следует обратить внимание на категоричность выраженного здесь требования о наказании. Если, например, 55 Апостольское правило, определяющее извержение из сана в качестве наказания за словесное досаждение епископу, выражается с известной осторожностью: «да будет извержен», как бы допуская возможность снисхождения и предоставляя вынесение приговора на усмотрение церковного суда, то 27 правило требует извержения из сана безоговорочно: «повелеваем извергати», указывая в качестве причины такой строгости ясно выраженную (через личный пример Иисуса Христа) божественную волю о безусловной незлобивости пастырей и недопустимости с их стороны каких-либо насильственных действий.

Известие о якобы допущенном свт. Николаем заушении Ария возникло сравнительно поздно и вероятнее всего в результате следующего недоразумения. Около времени падения Константинополя (1453 г.) как в житийной, так и в гимнологической письменности намечается тенденция сообщать о борьбе свт. Николая с Арием на Никейском Соборе в иных, чем прежде, и притом значительно более резких выражениях. Так, например, в одной из поздних редакций жития свт. Николая (возможно XV века) составитель, пользуясь сведениями Метафраста и так называемого «Синаксарного жития», добавляет от себя следующую фразу: «И, ниспровергнув () хульника - Ария, снова руководит своей паствой».

Выражение мы не встречаем ни в одном более раннем житии. Нет его и в церковных песнопениях, за исключением самых поздних, к каковым относятся, например, «ины стихиры» на «Господи, воззвах» в службе 6 декабря, означенные в Уставе Великой Константинопольской Церкви именем Николая Малакса, песнотворца XVI века. Во второй из этих стихир читаем: «Киими песненными пении похвалим Святителя... потребителя Ариева и пламеннаго противоборца, имже сего гордыню Христос ниспроверг ()».

Конечно, употребление других слов и выражений само по себе не меняло существа дела: смысл текста оставался прежним. Но на устное предание об эпизоде со свт. Николаем на Соборе эти новые выражения оказали, к сожалению, очень серьезное влияние. Слово до известной степени синонимично со словом в смысле: «повергать, сокрушать, ниспровергать», поэтому в устной речи выражение легко могло заменяться более простым выражением . А отсюда был уже один шаг до существенного повреждения самого смысла сказания, ибо в обыденном, житейском смысле слово часто обозначало «поразив», «ударив».

Так, по-видимому, произошло искажение первоначального сказания, нашедшее в XVI веке отражение и в письменности: сначала в латинском «Каталоге святых» Петра де Наталибуса, а затем в двадцатом слове (О жизни и деятельности преподобного отца нашего Николая, архиепископа Мир Ликийских, Чудотворца) Дамаскина, «иподиакона и студита, Фессалоникийского».

Как добросовестный писатель, Дамаскин в предисловии к своему сборнику, в котором помещено слово о свт. Николае, нашел, однако, нужным заметить, что он отнюдь не считает предлагаемые им повествования за безусловно точное выражение церковного предания и хочет лишь пересказать простым и доступным языком то, что слышал из уст многих и что многими принимается за достойные доверия сказания: «Подобати судих незаключен оставити вертоград... Тако же и аз церкве нашел разум писаний не яко таковый сущий, но яко многим тако мнети».

[2]

Отвергая, как позднейшее искажение, утверждение о заушении свт. Николаем Ария, нельзя, однако, подвергать сомнению действительность суда и чудесного оправдания свт. Николая. Если бы Церковь признавала известие о суде и оправдании простой легендой, то она высказалась бы в отрицательном смысле по поводу этой «легенды», в особенности после появления дополнения к ней, в виде утверждения о «заушении»; Церковь просто осудила бы и «легенду» и дополнение со всей прямолинейностью. Но ничего подобного не было. На протяжении веков Церковь проявляла как бы двоякое отношение к сказанию о суде над свт. Николаем. С одной стороны, она не только не выступала со словами осуждения этого весьма распространенного сказания, но даже дозволила своим достойнейшим представителям (Дамаскину в Греческой Церкви, св. Димитрию Ростовскому - в Русской) предлагать его вниманию верующих; с другой же стороны, она не реципировала его в качестве собственного предания, что со всей очевидностью явствует из отсутствия какого-либо намека на него в церковных песнопениях, посвященных памяти свт. Николая. Такая знаменательная двойственность объясняется, по-видимому, тем, что Церковь хотя и не сомневается в действительности факта соборного суда над свт. Николаем и последующей его чудесной реабилитации, но в то же время ни одну из версий сказания об этих событиях не признает за вполне достоверную и сообразную с характером личности великого угодника Божия. Подлинный же рассказ очевидца, записавшего некогда эти события (если таковой вообще существовал), или протокольная запись до нас не дошли и, возможно, были утрачены еще в давние времена.

В русской иконографии изображение Спасителя и Божией Матери на иконах свт. Николая особенно распространено и вошло в употребление еще в XI веке. Правда, изображение фигур Спасителя и Богоматери на иконах свт. Николая изъяснялось не всегда одинаково. Упомянутое житие XI века поставляет его в прямое отношение к видению самого свт. Николая незадолго до избрания его на престол Мирской митрополии. А составитель своеобразной некнижной русской редакции жития, обратившей на себя внимание проф. В. Ключевского, изложив событие чудесного оправдания свт. Николая в Никее, делает следующее заключение: «...того ради пишут на иконах образ св. Николы и Спасов образ во облаце и Пречистой Его Матери над ним во облаце». Однако оба объяснения одно другого не исключают. Св. Димитрий Ростовский указывает на теснейшую внутреннюю связь между двумя, бывшими в разное время, сходными, но имевшими различные цели, видениями. Первое из них было показано только самому свт. Николаю и имело целью открыть ему божественную волю о предстоящем возведении его на высоту архиерейского служения, оно оставалось личной тайной Святителя. О другом же, бывшем во время Первого Вселенского Собора, св. Димитрий говорит так: «Некоторым из святых отцов Собора было такое же видение, коего удостоился и сам Святитель еще прежде своего поставления на архиерейство... Уразумев из сего, что дерзновение Святителя было угодно Богу, отцы Собора перестали упрекать его и воздали ему честь, как великому угоднику Божию». 

Надо полагать, что и древние «любители благочестия», упоминаемые в житии IX века, изображая на иконах свт. Николая, Спасителя и Божию Матерь, имели в виду оба видения, тесно одно с другим связанные и известные из одного и того же устного предания.

В соответствии с вышеизложенным, эпизод со свт. Николаем на Никейском Соборе представляется приблизительно в следующем виде.

Как известно, по отношению к Арию и его сторонникам на Соборе были проявлены мудрая терпимость и сдержанность, хотя кощунственно звучавшие речи еретиков были подчас прямо невыносимы для слуха православных епископов. Терпеливое отношение отцов Собора, к сожалению, не только не вразумило Ария, но было даже употреблено им во зло. Усмотрев в нем как бы некое попустительство и слабость защитников Православия, Арий стал делать еще более дерзкие выпады против учения о Божестве Иисуса Христа. Видя все это, свт. Николай решился положить предел дерзости ересиарха и, встав со своего места, обратился к нему с гневной обличительной речью как к возмутителю церковного мира. Исполненная духа и силы, дышавшая правдой, речь эта напоминала собой негодующие обличения лжепастырей, исходившие некогда из уст Самого Пастыреначальника, - обличения, в которых, по выражению Ф.В. Фаррара, пламя божественной ревности «одновременно и освещало и жгло». По-видимому, свт. Николай употребил в отношении Ария несколько весьма резких выражений. Трудно, конечно, сказать, что это были за выражения, но на основании анализа лексики церковных песнопений можно думать, что свт. Николай назвал Ария «хищным волком», пытающимся расхитить и разогнать овец стада Христова (ср. Иоан. 10, 12), и «безумствующим богохульником»; возможно также, что он анафематствовал упорно защищаемое Арием лжеучение.

Отповедь свт. Николая Арию, а в его лице и всем приверженцам арианства произвела сильнейшее психологическое действие. Как бы некая электрическая искра мгновенно пробежала через все священное собрание, вывела всех из состояния какого-то тягостного оцепенения, вызванного неслыханными по дерзости речами Ария, и мобилизовала всю силу вселенского разума и чувства... С этого момента дело Ария было проиграно, мир Церкви спасен, и защитники Православия получили возможность приступить к важнейшей задаче Собора, то есть к составлению Вселенского Символа Веры. Но для виновника этой великой психологической победы, свт. Николая, началось горестное испытание.

Жалоба Ария и его высокопоставленных покровителей (Евсевия Никомидийского и других арианских епископов) вынудила императора, а через него и отцов Собора подвергнуть пламенного защитника веры наказанию за проявленное им «излишество ревности». Вожди арианской партии старались всячески усугубить вину свт. Николая: они указывали на то, что словесное «оскорбление», нанесенное Арию, есть одновременно и оскорбление всех единомысленных с ним епископов, а такой проступок, согласно существующим церковным законам, должен быть наказан извержением из сана (см. 55 Апостольское правило). Мало того, они внушали императору, что публичное оскорбление, нанесенное им как полноправным членам Собора, есть оскорбление чести Собора и самого императора как почетного председателя Собора. Настойчивость подобных жалоб имела своим последствием то, что отцы Собора решились на применение в отношении свт. Николая весьма строгих мер. Было предложено немедленно подвергнуть его запрещению, впредь до особого рассмотрения дела; император же в свою очередь распорядился о взятии обвиняемого под стражу. Свт. Николая лишили знаков архиерейского достоинства и права считаться участником Собора, после чего он был водворен в темницу, где и находился почти до самого окончания Собора.

[3] Когда же арианское лжеучение было осуждено и анафематствовано, отцы Собора решили рассмотреть дело свт. Николая. «И как докончавше собора, - говорит об этом упомянутая выше некнижная русская редакция жития, - и препревше окаяннаго Ария, и от Церкви отлучили и прокляли, и за тым почали всем собором снимати святительский сан со Св. Николы...»

Дамаскинова редакция вполне подтверждает сообщение о том, что рассмотрение дела свт. Николая было отложено до окончания соборной деятельности против ариан. «Мы просим тебя, - обращаются отцы Собора к императору Константину, согласно рассказу Дамаскина, - пусть он (то есть свт. Николай - прим. авт.) будет теперь же лишен достоинства и заключен, а вынести окончательный приговор мы хотим после окончания Собора».

Но едва только епископы приступили к делу, как Господь чудесным образом воспрепятствовал их намерениям... Стало известно, что некоторым отцам Собора было явление Спасителя и Богоматери, вручавших узнику Евангелие и омофор, и свт. Николай был тотчас освобожден и признан в своем прежнем сане и достоинстве.

* * *

Обратимся теперь непосредственно к важнейшему источнику сведений о деятельности свт. Николая как ревнителя и защитника Православия. Таким источником является живой голос самой Православной Церкви, наиболее отчетливо звучащий в ее песнопениях и похвалах в честь великого святителя и чудотворца. Как бы ни казались важными и значительными те или иные выводы, делаемые отдельными представителями церковно-исторической науки, но неизмеримо важнее знать, - как и во что верила и верит сама Церковь, как в частности она сама мыслит и судит о деятельности свт. Николая, включая его выступление против Ария на Первом Вселенском Соборе.

Так как церковные песнопения слагались в известной связи с развитием житийной письменности и отчасти с церковным проповедничеством, то, изучая гимнологический материал, необходимо коснуться и этих, хотя и вспомогательных, но также весьма важных, источников.

[4] В этих песнопениях прославляется исполненная чудных добродетелей богоугодная жизнь свт. Николая; отмечается, что в пастырском своем служении он не только был «правилом веры» (тропарь) и наставником в добродетелях, но и, следуя евангельскому завету, «положил душу свою о людех своих» (кондак); указывается, что, взойдя на высоту добродетелей, он удостоился божественного дара чудотворений, благодаря чему пастырство его приобрело всемирное значение: он и поныне является великим предстателем и «теплым в бедах и в скорбех помощником и защитником» верующих, подобно тому как некогда сострадательно вступался за обидимых и дивным заступничеством своим спас «неправедно умрети имущия» (см. в службе 6 декабря: седален по 3-й п. канона: «Возшед на высоту добродетелей...», седален по полиелее: «Премудраго иерарха восхвалим...», 3 стихира на «Господи, воззвах» малой вечерни: «И зде сый, и являяся в сониих...», стихира по 50 псалме: «Наследниче Божий, сопричастниче Христов...»). Хотя в этих кратких древнейших песнопениях мы и не находим мыслей о противоеретической деятельности свт. Николая, однако и они имеют в интересующем нас вопросе немаловажное, хотя и косвенное, значение. Самый характер той борьбы, которую ему пришлось вести с еретиками, не должен ли стоять в прямой зависимости от склада его душевного характера? Приемы и способы, употреблявшиеся им для защиты Православия, не определялись ли высотой духовного развития и совершенства его личности? Безусловно так.

«Наследниче Божий, сопричастниче Христов, служителю Господень, святе Николае. По имени твоему (имя означает, как известно: «победитель народа», то есть пленяющий умы людей в послушание Христово) тако и житие твое: спросия бо седине разум, свидетельствоваше светлость лица твоего душевное незлобие, извествоваше кротость слова молчаливое...» (точнее, с греческого: светлая ясность лица твоего свидетельствовала о твоем душевном незлобии, а кротость речей - о спокойствии духа).

Вот каков, по сознанию древнейших церковных песнописцев, а значит и по сознанию самой Церкви, был духовный облик свт. Николая. Какой дивной нравственной красотой сияет перед нами образ того, кому Промыслом Божиим предназначено было «попрать полки еретичествующих» и «сокрушить еретические главы». Не очевидно ли для нас, что эта противоеретическая деятельность свт. Николая была чужда малейшей примеси фанатической нетерпимости, никогда не превращалась в самоцель и носила благородный и возвышенно-христианский характер? Можно ли сомневаться в том, что даже в минуты праведного гнева на дерзкое восстание еретического разума свт. Николай, этот кроткий и благостный «сопричастник и служитель Христов», подобно своему Господу и Учителю, «скорбел об ожесточении сердец» (Мк. 3, 5) поборников ереси?

В духе рассмотренных древнейших песнопений составлены, как полагают, св. Германом, патриархом Константинопольским (ум. 740 г.), и 4 стихиры на «Господи, воззвах» («В Мирех пожив...» и следующие).

На рубеже VII и VIII столетий произошло событие, оставившее после себя яркий след в дальнейшем песненном творчестве в честь свт. Николая. Город Миры посетил выдающийся проповедник того времени св. Андрей, архиепископ Критский (составитель Великого покаянного канона), и произнес там, в соборном храме, похвальное слово святителю и чудотворцу Николаю. Эта вдохновенная речь, полностью сохранившаяся во многих рукописях,

[5] составляет поистине великую драгоценность. Будучи творением прославленного витии, она не только блещет и искрится перлами дивной красоты в неподражаемом изяществе своих художественных оборотов и ораторских приемов, но и запечатлена, по замечанию архиеп. Филарета (Гумилевского), как и прочие творения св. Андрея Критского, характером «основательного знания и богатства учености». Желая прославить пред многочисленным собранием верующих города Мир их высокого Покровителя, св. Андрей, без сомнения, предварительно ознакомился с письменным и устным преданием о нем, сохранявшимся в Мирликийской церкви того времени. Именно это непосредственное знакомство с местным преданием явилось причиной того, что «Слово» св. Андрея ярко живописует духовный облик свт. Николая, его богоподражательный нрав, подвижничество, добродетели и архипастырские труды.

«Человек Божий, верный раб, строитель Таин Христовых, муж желаний духовных! - начинает свое слово св. Андрей. - Прими в дар приносимое тебе от нас слово. Вмени оное в благодарность за те милости, кои ты являешь нам в чудном и теплом своем предстательстве.

Мы именуем тебя столпом и утверждением Церкви, светилом мира... Никакая добродетель не была чуждой тебе, превосходнейший из пастырей, Николай. Ибо все преславные добродетели ты вложил в душу свою, как влагают золото и драгоценные камни в сокровищницу, за что едва ли не все, живущие под солнцем, прославляют тебя...

Какой добродетели святых не поревновал ты? Кому из них не последовал с величайшим преуспеянием? Или лучше, с каким мужем добродетели ты не сравнялся через подражание?»

Сделав такое вступление, св. Андрей начинает затем сопоставлять жизнь, подвиги и труды свт. Николая с богоугодными деяниями ветхозаветных праведников: Авеля, Еноса, Еноха, Ноя, Авраама, Иова, Моисея, Давида и других.

...Мужественный Давид всеоружием духа сразил высокомерного Голиафа: ты, мужественнейший, ежедневно поражаешь мысленного тирана душ, отгоняя от словесного стада Христова еретиков - этих волков-расхитителей (ср. Ин. 10, 12).

Кратко сказать, исполнением Божественных заповедей ты сопричислил себя к славному лику праведников и пророков, подражая одним из них в смелой прямоте, другим в ревности, одним в кроткой нежности, другим в сострадательном милосердии, а иным в высоте жизни.

И не только подражал ты ветхозаветным святым, но и ученикам Христовым... Ты явился точным последователем их, соделался оком Церкви, ее заботливым попечителем и благозвучной трубой...

Как же мы назовем тебя? Земледельцем? Так! Это имя, взятое в духовном значении, прилично тебе. Ибо ты, посекши во всей области Ликийской терния неверия, возделал словесные пажити, посеял на них живое слово благочестия и собрал в души, как в некие житницы, духовную жатву...

Назовем ли тебя Зодчим? Не совершим ошибки, ибо... зодчеством духа, как мудрый Архитектор Церкви, ты утвердил оную на основании истинной веры.

Наименуем ли тебя Воином? Ты поистине воин, ибо... мечом веры, сразившим Ариево разделение, ты исторг с корнем и Савеллиево соединение».

Как бы желая подчеркнуть, что свт. Николай был не только «правилом веры», но и «образом кротости», св. Андрей повествует затем об одном замечательном эпизоде - об обращении пастырем мирликийским к истинной вере одного впавшего в ересь епископа: «Кого не поразит твое великодушие? Кто не удивится твоему тихому и кроткому нраву? Твоему миролюбивому и смиренному духу? Некогда ты, как повествуют, осматривая лозы винограда Христова и, встретившись с мужем блаженной памяти Феогнием (который был тогда маркионитским епископом), словами Писания обличал его в заблуждении до тех пор, пока не обратил от лжи к истине. Но поскольку в нем таилось раздражение, происшедшее от сего обличения, ты, заметив это, возвышенным голосом произнес к нему сие апостольское увещание: да не зайдет солнце в гневе нашем (Ефес. 4, 26). Брат мой! помиримся».

В заключительной части своего слова св. Андрей называет свт. Николая «Отцом отцов», «светильником вселенной», «твердыней Церкви», «божественной и священной главой» и просит, чтобы он по-прежнему духовным оружием своего слова прогонял от возлюбленного ему словесного стада осмеливающихся нападать на них врагов.

Нетрудно заметить, что, хотя в похвальном слове св. Андрея Критского не содержится прямых указаний на присутствие свт. Николая на Первом Вселенском Соборе, тем не менее целый ряд имеющихся в нем выражений, подчеркивающих вселенский характер и всемирное значение деятельности мирликийского святителя, заставляет думать, что автор похвального слова знал об его участии в защите веры на Никейском Соборе. Возможно, что в церкви Мирликийской особенно твердо верили известию об этом участии; более чем вероятно также, что там знали и передавали из уст в уста и рассказ о суде над их святителем и о его оправдании. Естественно, что и св. Андрей, находясь в Мирах, слышал эти рассказы, верил им, и эта его вера отразилась во многих выражениях и мыслях его похвального слова. Но, проявляя мудрую осторожность, он не нарушил того молчания, которое в те времена хранила Вселенская Церковь в вопросах, касавшихся событий со свт. Николаем в Никее. Мы уже говорили о том, что в событиях этих не было решительно ничего предосудительного, но Церковь не хотела давать повод ищущим повода (2 Кор. 11, 12) для клеветы и злословия, ибо всегда могли бы найтись недостойные люди, которые стали бы чернить или личность свт. Николая, обвиняя его в излишней ревности, или судивших, а затем оправдавших его, никейских отцов, приписывая им «попустительство» в отношении своего собрата. Мы увидим далее, что лет через 150 после кончины св. Андрея Критского (умер в 713 г.) Церковь нашла благовременным нарушить свое молчание, но в VIII веке последнее еще строго и повсюду соблюдалось.

Под живым и непосредственным впечатлением от похвального слова св. Андрея Критского составил несколько стихир для службы в честь свт. Николая св. Иоанн Дамаскин (умер в 776) (см. 4 стихиры на стиховне великой вечерни, включая стихиру на «Слава»).

В них встречаем ряд выражений, очень сходных, а иногда и тождественных с выражениями слова св. Андрея:

«Человече Божий, и верный рабе, слуго Господень, мужу желаний, сосуде избранный, столпе и утверждение Церкве...» (стихира на «Слава»).

«Радуйся, священная главо, чистый добродетелей доме, божественнейшаго священства правило, пастырю великий, светильниче светлейший...» (стихира 1-я).

«Радуйся, священнейший уме, Троицы чистое обиталище, столпе церковный, верных утверждение...» (стихира 2-я).

В 3-й стихире впервые в истории песнопений, посвященных свт. Николаю, встречаем место, относящееся к борьбе его против Ария:

«Радуйся... меч (точнее, с греческого: садовый нож), плевелы прелести посекающий; лопата, развевающая Ариева плевельная учения...»

Заключенная здесь мысль, возможно, навеяна уже приведенным нами выше местом из похвального слова св. Андрея: «Ты, посекши во всей области Ликийской терния неверия, возделал словесные пажити, посеял на них живое слово благочестия и собрал в души, как в некие житницы, духовную жатву».

Общая мысль у сравниваемых текстов одинакова. Свт. Николай, подобно заботливому и трудолюбивому земледельцу, сначала удаляет с места будущего посева терния неверия (или плевелы прелести языческой); затем, возделав словесные пажити, то есть подготовив будущую паству свою призывами к вере, покаянию и исправлению нравов, а также св. крещением, сеет на этих пажитях живое слово благочестия и, при содействии благодати Божией, выращивает в душах верующих обильный урожай добродетелей; поскольку «мысленному тирану душ», то есть диаволу, удалось все же вырастить на том же поле сорные травы, то свт. Николай отвеивает мякину «плевельных учений» и, наконец, собирает в житницы Христовы, то есть в души своих пасомых, чистую пшеницу истинной веры и благочестия.

Св. Иоанну Дамаскину принадлежит также один канон свт. Николаю. В 60-х или 70-х годах IX столетия св. Иосиф песнописец и творец канонов (умер в 883 г.) составляет не менее 8 канонов в честь свт. Николая, которые и помещает в Параклитике, то есть в богослужебной книге, соответствующей нашему Октоиху. Возможно, что каноны 1-го и 2-го гласов, находящиеся в Октоихе, а также 1-й канон, помещенный в службе 6 декабря с надписью «творение Феофаново», представляют собой лишь переработку канонов, незадолго до св. Иосифа составленных св. Феофаном Начертанным, еп. Никейским, исповедником (умер в 843 г.). По содержанию они очень сходны с рассмотренной выше древнейшей группой песнопений, но содержат в себе отдельные выражения, приближающие их к похвальному слову св. Андрея Критского и к стихирам св. Иоанна Дамаскина («светозарная звезда», «лучами чудес просвещаеши подсолнечную всю», «светильник благочестия», «Владыки искренний ученик», «священства правило», «украшение святителем честное» и т.п.). В них не находим ничего, относящегося к противоеретической деятельности свт. Николая. Зато в остальных 6 канонах Октоиха слышна громозвучная проповедь о борьбе свт. Николая с Арием и арианством:

«Изощрен меч духовный явился еси, мудре, лукавыя плевелы еретичествующих посекая и добродетелей стези спасительныя верным углаждая, отче Николае» (канон 3 гласа, песнь 3, тропарь 1).

«Витийствуя божественная, Николае, беззаконнующих незатворенная уста явственно заградил еси и от Ариева губительства многия избавил еси...» (канон 4 гл., п. 8, тр. 1).

«Силою Божиею, преблаженне, еретичествующих полки попрал еси, и от тех прелести стадо твое спасл еси, Николае» (канон 6 гл., п. 7, тр. 1).

«Пажить горькую злочестия Ариева потребил еси, Николае, растворением (собств.: целительным питьем) словес твоих...» (канон 7 гл., п. 6, тр. 3).

«Губящаго древле Господни люди безумнаго Ария удавил еси жилами словес твоих...» (Арий представлен здесь под образом хищного волка, в приступе бешеной ярости бросающегося на пастуха, защищающего стадо; пастух душит его при помощи тетивы своего лука, закручиваемой вокруг головы зверя) (канон 3 гл., п. 7, тр. 1).

«Уставил еси (собств.: задержал, остановил), премудре, твоего святаго языка (точнее: твоих святых словес) струями струи Ариевы хульныя (собств.: потоки Ариевых хулений)...» (канон 5 гл., п. 8, тр. 2).

Приведенные выдержки из творений св. Иосифа снова утвер