 Бывший столетиями на задворках мiровой политики,
Кавказ в XIX веке стал яблоком раздора великих держав. 150 лет назад
был взят аул Гуниб генералом А.И. Барятинским. Пленён вождь кавказских
горцев имам Шамиль. Покорён Восточный Кавказ.
Причина заключалась не только в том, что он был
стратегическим перекрёстком на стыке Европы, Азии и России. После
победы над наполеоновской Францией Россия стала могущественной державой
мiра, и её движение на Кавказ, наряду с приобретениями в Скандинавии,
на Балканах и в Средней Азии, было несовместимо с притязаниями на
мiровое господство французских буржуа, британских фабрикантов, немецких
бюргеров, еврейских банкиров и «пролетарских революционеров».
В этом грандиозном противостоянии сыграть свою
роль выпало многочисленным народностям, населявшим горную часть
Северного Кавказа, представлявшего собой естественное географическое
препятствие между русским Предкавказьем и обширным русским Закавказьем
— территориями, ставшими частью Российской Империи в 1801—1829 гг. (от
черноморского побережья между Анапой и Озургетами до Каспия между
Дербентом и Ленкоранью). Никогда не имевший в прошлом
государственности, этот горный край, покрытый непроходимыми лесами,
окружённый со всех сторон русскими владениями, превратился в несколько
изолированных анклавов, кипящих ненавистью и никому не подчинявшихся.
В 20-е годы XIX века русское военное командование
представляло этот анклав в виде вражеской крепости с полумиллионным
гарнизоном. Генерал Ермолов писал: «Надо штурмовать её или овладеть
траншеями». К тому были объективные причины. Разрозненные племена,
населявшие Северный Кавказ, за малым исключением, пребывали на крайне
низкой стадии общественного и культурного развития. У них
господствовали родовые, клановые, тейповые отношения, религия была на
примитивном уровне, а земледелие в самом зачаточном состоянии. Но были
и богатые горные пастбища, и роскошных оазисы полей, орошаемые
множеством рек. Но в целом горцы находились в первобытном состоянии.
Пушкин, дважды бывший на Кавказе, находил, что они алчны, коварны,
мстительны, вероломны, сребролюбивы, хвастливы. Обыденное занятие их
воровство и грабёж «У них убийство — простое телодвижение». Нападать из
засады, убить пленников, издеваться над ними — их обыкновение. «Любовь
к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их
характера», — писал Лев Толстой.
Способ материального существования, чуждый
цивилизованным порядкам, дополняли вражда между отдельными племенами,
переходящая в вооружённые стычки, распри и «мщение крови» внутри
племен, подстрекательство мусульманских фанатиков, возбуждавших
религиозную ненависть к русским и разжигавших «священную войну» с ними,
появление авторитетных главарей с организаторскими способностями и
военным талантом, вроде аварца Шамиля, наконец, оружие и эмиссары,
поставляемые Стамбулом, Лондоном и Парижем.
Словом, конфликт двух глубоко чуждых мiров — культурного и варварского
— был неизбежен, но проблема коренилась в методах его разрешения.
Пушкин, которого Николай I считал умнейшим человеком России, видел три
способа действия: обезоружить горцев, повернуть их повседневные
интересы к России, отрезав от Турции, и заняться их христианизацией и
русификацией. Петербург исполнил только второе, создав на черноморском
побережье линию укреплений и организовав крейсерство боевых кораблей,
безуспешно пытался осуществить первое и проигнорировал третье.
Кавказом тогда могли управлять только боевые
генералы. Они были решительными военачальниками, смелыми воинами,
хорошими инженерами, но не всегда сильными политиками. Да и как можно
упрекать солдата за отсутствие терпения проповедника, мудрости
дипломата?
Впрочем, времени воспитывать горцев у командующих
и наместников тогда тоже не было. Борьбу с многочисленными шайками
хорошо вооружённых бандитов, живших в атмосфере постоянных мятежей и
бунтов за счёт набегов, грабежей и работорговли, вели привычными
военными методами, то отбиваясь от нападений, то совершая карательные
экспедиции, то строя свои укрепления, то штурмуя чужие.
Жизнь на Кавказе той поры довольно подробно описана в романах, в
мемуарах, путевых очерках, научных исследованиях. Поэтому нет нужды
повторяться. Стоит лишь отметить, что русская власть не столько
завоёвывая, сколько осваивая и благоустраивая этот обширный и дикий
край, постепенно выработала и эффективные методы управления, и способы
борьбы с бандитизмом и вовлечения местного населения в мирную жизнь.
Конечно, учение давалось нелегко. Ошибки обходились дорогой ценой.
Позже было подсчитано, что за первые 65 лет XIX столетия русские войска
на Северном Кавказе потеряли около 77 тыс. человек.
В сущности, исход этого противостояния был
предрешён. 70-миллионная Империя обладала неколебимой волей верховной
власти и достаточными ресурсами, чтобы строить на Кавказе пути
сообщения, крепости, города, порты, станицы, предоставляя осваивать
плодородные земли многочисленным русским переселенцам — крестьянам и
казакам, развивая промышленность, торговлю, ремёсла и поощряя
искусство, обезпечивать защиту от внешних посягательств и умиротворять
дикие горские племена. Если они прекращали набеги и бесчинства,
принимая русское подданство, власть предоставляла вполне гуманные
условия жизни, уважая местные обычаи (адат). К тому же от религиозного
фанатизма и «священных войн», в которых невозможно победить, рано или
поздно устают. Даже чеченцы — по мнению Ермолова, «злейшие из
разбойников».
 Бандитские
вылазки и вооружённые восстания горцев, пик которых пришёлся на 40-е
годы XIX в., к началу 50-х заметно ослабели. Всё большее число племён и
аулов отказывалось участвовать в «газавате». Развязка наступила в 1859
году. У Шамиля, одно время пытавшегося создать из своих разбойничьих
шаек подобие регулярных войск, учредившего нечто вроде «государства»
(имамат), число сторонников уменьшилось. В начале августа Шамиль с
горсткой фанатиков укрылся на горе Гуниб-Даг. Убежище, окружённое со
всех сторон 10-тысячным русским корпусом, казалось неприступным. Но
утром 25 августа несколько команд охотников из разных полков неожиданно
овладели вершинами и после недолгого боя Шамиль, которому было 60 лет,
сдался. На Северном Кавказе от Военно-Грузинской дороги до Каспия
перестали воевать. Через четыре года порядок на русских условиях
установился и в западной части Большого Кавказского хребта.
Итог этой продолжительной главы русской истории
известен. Умиротворение Кавказа устранило внешние угрозы со стороны
Турции, создав возможность для ускоренного экономического и культурного
развития юга России от Дона и Маныча до Аракса, что в целом увеличило
потенциал государства. Нет сомнения, что, например, без кавказской
нефти нельзя было бы обеспечить ни масштабной индустриализации 30-х
годов, ни победы во Второй мiровой войне — «войне моторов». Так что
усилия и жертвы, связанные с присоединением Кавказа к России, были
необходимы и оправданы.
Но есть в этой истории важные моменты, которые
стоят того, чтобы на них остановиться. Ликвидация разбойных банд и
прекращение мятежей в горах Кавказа породили два устойчивых и вредных
мифа, существующих по сию пору. В одном из них утверждается, что из-за
присоединения Кавказа к России возникла 50-летняя «война» кавказцев с
русскими. Другой миф превратил Шамиля в героическую и легендарную
личность.
Миф о «кавказской войне» идёт от наших военных. В
XIX веке карательные меры против мятежников принято было считать
армейскими операциями, усмирение восстаний — войной, вооружённые шайки
бандитов и мятежников — неприятелем и противником, а их арест —
пленением. К тому же выгодно подавление разрозненных разбойных
нападений представлять крупными военными операциями, мелкие стычки —
сражениями, локальные экспедиции против банд — битвами.
Главнокомандующий и кавказский наместник князь А.И.Барятинский послал
Государю Николаю I телеграмму: «Гуниб взят, Шамиль в плену и отправлен
в Петербург». Именно он первым заговорил о «полувековой войне на
восточном Кавказе». Конечно, Барятинского можно понять. Лестно иметь
звание победителя и покорителя Кавказа. Но это никак не оправдывает
историков и идеологов, превративших военную гиперболу в историческую
антирусскую фальсификацию. А ведь это, казалось бы безвредное,
преувеличение скрывает важную истину: Россия принесла Кавказу не войну
с её жертвами и разрушениями, она своими «дружескими штыками»,
утвердила там мир и покой, какого этот край не знал на протяжении всей
своей истории.
Превращению в героя Шамиль обязан образованному
обществу, сановникам и Государю Императору. За месяц до взятия Шамиля в
Гунибе, когда он уже был всеми покинут, в письме Барятинскому канцлер
Горчаков намекал на возможность заключения мира с Шамилем «без пролития
крови и без траты денег», что, мол, «удесятерило бы вес России в
Европейской политике». У наместника достало решимости отвергнуть такое
«пожелание». Шамилю было обещано одно — ему сохранят жизнь. Однако 15
сентября в Чугуеве Император принял Шамиля, обнял и поцеловал,
произнеся немыслимую фразу: «Я очень рад, что ты, наконец, в России;
жалею, что это случилось не ранее! Ты раскаиваться не будешь. Я тебя
устрою, и мы будем жить друзьями!» Главарь разбойников получил
прощение. Его сыновей, таких же убийц, зачислили в лейб-гвардию, и они
получили генеральские чины, а его наибов назначали в администрацию в
Чечне и Дагестане. Лучшие дома его приглашали в гости, он стал
завсегдатаев дворянских балов, аристократы жаждали общаться с «великим
человеком». Шамилю предоставили в Калуге дворец, содержали более 10 лет
как почётного гостя и позволили за счёт казны совершить паломничество в
Мекку, где он и скончался в 1871 году.
Благородные жесты Николая I, превратившие успех
России на Кавказе в поражение, были сродни точно таким же «высочайшим
решениям» Александра II. Упразднение крепостного права, к примеру,
привело к разорению дворян и обнищанию великорусских крестьян, взорвало
русский мiр в начале XX века. Судебная реформа сделала правосудие
карикатурой. Военная — бюрократизировала армию, уничтожив её боевой
дух. Реформа банков, легализовав ростовщичество, разбудила страсть к
наживе и финансовым аферам. Произошла реформа университетов — и они
стали рассадником крамолы. Циники и негодяи, воспользовавшись реформой
печати и цензурными послаблениями, захватили большую часть газет и
журналов.
Через шесть десятилетий, когда Россия
соблазнилась революцией, горцы, которых власть и общество старой России
реабилитировали, опять взялись за старое. Но на этот раз их воскресшая
ненависть к русским, о которой писал Пушкин, совпала с ненавистью к
русским большевиков. Общность взглядов сделала их союзниками, жертвами
стали несколько сотен тысяч «кулацких элементов из русских крестьян и
казаков», заселивших Северный Кавказ, как писал Сталин в 1934 году —
«надёжная опора великодержавных стремлений». Их всех истребляли
безжалостно, безсмысленно.
Два десятилетия в СССР большевики с их
национально-классовой теорией культивировали, с одной стороны, миф о
русском шовинизме и бесчеловечном русском царизме, а с другой — легенду
о народах Кавказа, будто бы 50 лет с оружием в руках сражавшихся за
свою свободу. Эта русофобская государственная пропаганда, которую можно
прочитать в энциклопедиях 1937 и 1957 гг., отравила-таки сознание ряда
горских народов: чеченов, ингушей, балкарцев. Когда в 1941 году
началась война, старая ненависть опять дала знать о себе в виде
повального дезертирства, бандитизма и массового сотрудничества с
нацистами. Бывшие союзники — большевики и горцы — стали врагами. Власть
ответила перемещением некоторых этнических групп в отдалённые регионы —
подальше от Кавказа, и их численность там удвоилась, а горцы воспылали
жаждой мщения в духе традиционного уклада.
Казалось бы, история должна нас чему-то научить.
По крайней мере, насторожить и предупредить. Ничего подобного. На те же
самые кавказские грабли, возжелавшая перемен и вновь заразившаяся
ненавистью к самой себе Россия наступает в третий раз. И вновь Кавказ
становится кровавым политическим театром, где, как и 150 лет тому
назад, убийство превратилось в «простое телодвижение»...
Сергей Петрович ПЫХТИН
|
